Определения культуры

 

Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля

 

КУЛЬТУРА ж. франц. обработка и уход, возделывание, возделка; || образование, умственное и нравственое; говорят даже культивировать вместо обрабатывать, возделывать, образовать и пр. Культиватор. в земледелии, скоропашка, для передваивания пашни, с железными лапами, вместо сошника.

 

Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

 

Культура, лат., 1) агрон., возделывание растения, совокупность всех приемов для обработки почвы, посева, ухода за растениями и пр., отсюда культурные растения, те, которые произрастают при участии труда человека и испытавшие на себе, на процессе своего развития влияние труда человека, создавшего многие новые разновидности и породы растений. — 2) истор., общее состояние народа в материальном и духовном отношениях. Различают материальную К. (жилища, одежда, формы и орудия хозяйства, произведения промышленности и искусств и пр.), духовную (язык, обычаи, верования, письменные памятники, литература и пр.), общественную (государственные и общественные учреждения, законы и пр.). Разделяют К. на периоды развития: первобытная К., К. каменного или бронзового века, свайных построек, К. античная, К. периода паровых двигателей, электричества и т. п. Духовн. и обществен. К. иногда обозначают терминами: цивилизация, гражданственность.

 

Толковый словарь русского языка Ушакова

 

КУЛЬТУРА, ы, ж. [латин. cultura] (книжн.).

1. только ед. Совокупность человеческих достижений в подчинении природы, в технике, образовании, общественном строе. История культуры. Развитие культуры происходит скачками. 2. То или иное состояние общественной, хозяйственной, умственной жизни в какую-н. эпоху, у какого-н. народа, класса. Неолитическая к. К. древнего Египта. Пролетарская к. 3. только ед. То же, что культурность. Высокая к. Насаждать культуру. 4. только ед. Разведение, возделывание, обработка (с.-х.). К. льна, свекловицы. 5. Разводимое, культивируемое растение (с.-х.). Сельскохозяйственные культуры. Масличные культуры (соя, кунжут, клещевина и др.). 6. Лабораторное выращивание бактерий; полученная таким путем колония бактерий (бакт.). К. холеры. 7. перен., только ед. Усовершенствование, высокое развитие. Актеру требуется к. голоса, движений. Физическая к. (спорт и гимнастика).

 

Плуцер-Сарно, Алексей. Обзор словарей культуры

 

Маргинальные интерпретирующие тексты, будь то комментарии Шпета или Лотмана, исследования в сфере методологии науки Поппера, Лакатоша или Куна, изыскания в сфере герменевтических штудий от Гадамера до Рикёра, анализы структур человеческого сознания от Лурии до Пятигорского или просто словари Зализняка и Апресяна, играют, как известно, роль фундаментальных метатекстов культуры. А если культура, как сейчас принято говорить, это «память цивилизации», то любой метатекст культуры пытается безуспешно вырваться за ее пределы, занять внешнюю по отношению к культуре точку зрения, чтобы стать сторонним наблюдателем и хоть что-то в ней понять. И не случайно интерес исследователей давно уже привлекают области неупорядоченного, хаотичного, несистемного. Конструируя области «дикой природы», «непознаваемого», «трансцендентального», «подсознательного» или «не-мыслимого», исследователь тем самым все эти выхваченные из «за-культурья» объекты помещает в центр внимания культуры. Но, что самое интересное, тем самым, одновременно, создается миф о существовании внеположенной культуре площадки для наблюдения, что и позволяет существовать мифу о культуре. И о культурологии, как таком капитанском мостике науки. <…>

 

Ну и, естественно, важнейшей наукой конца двадцатого века неизбежно должна была стать Культурология. Она претендует на роль не просто «первой» науки, «капитана» наук, а скорее даже метасознания всей культуры, рефлексирующего органа всей цивилизации. <…>

 

Очевидно, что фундаментальным для «культурологии», в свою очередь, является понятие «культура». Ну и, разумеется, на роль главного и центрального текста цивилизации двадцатого столетия претендуют всевозможные «Словари культурологии», которые являются уже метаметатекстами, т. е. интегральными описаниями состояния сознания цивилизации в целом. Последняя из такого рода работ называется «Словарь. Культурология. ХХ век» (СПб.: Университетская книга, 1997). В статьях «культура» и «культурология» (с. 203—204, 249) дается фундаментальное для данного словаря определение объекта исследования, т. е. понятия «культура». Приведем это определение целиком, оно того заслуживает:

 

«Культура… — совокупность искусственных порядков и объектов, созданных людьми в дополнение к природным, заученных форм человеч. поведения и деятельности, обретенных знаний, образов самопознания и символич. обозначений окружающего мира. Культура есть «возделанная» среда обитания людей, организованная посредством специфич. человеч. способов (технологий) деятельности и насыщенная продуктами (результатами) этой деятельности; мир «возделанных» личностей, чье сознание и поведение мотивируется и регулируется уже не столько биол., сколько социальными интересами и потребностями, общепринятыми нормами и правилами их удовлетворения; мир «упорядоченных» коллективов людей, объединенных общими экзистенциональными ориентациями, социальными проблемами и опытом совместной жизнедеятельности; мир особых нормативных порядков и форм осуществления деятельности и образов сознания, аккумулированных и селектированных социальным опытом на основании критериев их приемлемости по социальной цене и последствиям, их допустимости с т. зр. поддержания уровня социальной консолидированности сооб-в и воплощенных в системах социальных целей, ценностей, правил, обычаев, социальных стандартов, технологий социализации личности и воспроизводства сооб-в как устойчивых функциональных целостностей, опредмеченных в специфич. чертах технологий и продуктов любой социально значимой и целенаправленной активности людей; мир символич. обозначений явлений и понятий, сконструированный людьми с целью фиксации и трансляции социально значимой информации, знаний, представлений опыта, идей и т. п.; мир творч. новаций — способов и рез-тов познания, интеллектуальных и образных рефлексий бытия и его практич. преобразования с целью расширения объемов производства, распределения и потребления социальных благ», «…культуру, как объект познания культурологии можно обозначить как истор. социальный опыт людей по селекции, аккумуляции и применении таких форм деятельности и взаимодействия, к-рые помимо утилитарной эффективности оказываются приемлемыми для челов. коллективов, также и по своей социальной цене и последствиям, отбираются на основании соответствия критерию ненанесения вреда социальной консолидированности сооб-в и закрепляются в системах их культурных ценностей, норм, паттернов, традиций и т.п., т. е. представляют систему опр. «социальных конвенций», прямо или опосредованно обеспечивающих коллективный характер человеч. жизнедеятельности».

 

Это определение культуры уникально. Перед нами абсурдный, демонстративно неупорядоченный, вызывающе избыточный текст, состоящий из бесконечных повторов одних и тех же слов, цепи внутренних противоречий, вызывающий у читателя сначала изумление, граничащее с шоком, которое затем сменяется жизнерадостным смехом. Что это, тонкая шутка или полный маразм, как часть интеллектуального дискурса? Каков должен быть весь «Словарь культурологии» если в основу его положено подобное определение культуры? Текст определения воспринимается как абсурдная мистификация, пародия на научный дискурс. Но надо сказать, что всякого рода мистификации, инсталляции, хэппенинги и перформансы нынче в моде. Пригов берет под уздцы поэзию и заводит ее в тупик вонючего стойла квази-поэзии, Сорокин издевается над читателем пародируя, мистифицируя и извращая даже не прозаический словесный поток, а саму прагматику литературной ситуации в целом. Олейников с Сильвестровым разрушают границы кинематографических пространств, а музыканты давно уже увлечены разламыванием на сцене инструментов. Аналогично словарь «Культурология» пытается разрушить саму идею научного дискурса. Словарь, в основу которого положено подобное фундаментальное определение, неизбежно становиться актом «без-культурья». Но, что самое поразительное, сам словарь «Культурология» как объект культуры абсолютно не вписывается в свое же собственное определение культуры. В самом словаре не соблюдены «общепринятые» научные «нормы», нарушены «нормативные порядки и формы осуществления деятельности». Какая может быть у подобного квазинаучного, псевдо-глубокомысленного текста «социальная цена», какие уж тут «последствия», кроме чисто психотерапевтического эффекта читательского смеха. Говоря словами самого определения культуры, сделанного А. Я. Флиером, подобные словари «недопустимы с т. зр. …социальных целей, ценностей, правил, обычаев, социальных стандартов…». К «миру творч. новаций» они не имеют никакого отношения. Мы уж не говорим о том, что в словаре не соблюдены элементарные принципы  словарной подачи материала. Но для мистификации это и не важно. Жаль только, что некоторые серьезные авторы, поместившие в этом «словаре» вполне корректные и конкретные материалы, оказались в столь неловком положении. Жаль, что объектом мистификации стал Институт «Открытое общество» и другие серьезные организации, в функции которых не входит смеховая реакция и которые не выполняют чисто развлекательных функций.

 

Тайлор, Эдуард Барнетт. Первобытная культура

 

Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества.

 

Риккерт, Генрих. Науки о природе и науки о культуре

 

<…> природа есть совокупность всего того, что возникло само собой, само родилось и предоставлено собственному росту. Противоположностью природе в этом смысле является культура, как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или оно уже существовало раньше, по крайней мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности. <…> Благодаря такому либо наличному, либо отсутствующему отнесению к ценностям мы можем с уверенностью различать два рода объектов, и мы уже потому имеем право делать это, что всякое явление культуры, если отвлечься от заложенной в нем ценности, необходимо может быть рассмотрено как стоящее также в связи с природой и, стало быть, как составляющая часть природы. <…> О ценностях нельзя говорить, что они существуют или не существуют, но только, что они значат (gelten) или не имеют значимости. Культурная ценность или фактически признается общезначимой, или же ее значимость и тем самым более чем чисто индивидуальное значение объектов, с которыми она связана, постулируется, по крайней мере, хоть одним культурным человеком. При этом, если иметь в виду культуру в высшем смысле слова, то речь должна идти не об объектах простого желания (Begehren), но о благах, к оценке которых или к работе над которыми мы чувствуем себя более или менее нравственно обязанными в интересах того общественного целого, в котором мы живем, или по какому-либо другому основанию. Этим самым мы отделяем объекты культуры как от того, что оценивается и желается инстинктивно (triebartig), так и от того, что имеет ценность блага, если и не на основании одного только инстинкта, то благодаря прихотям настроения. <…> Итак, будем придерживаться вполне совпадающего с общепринятым языком понятия культуры, т. е. будем понимать под культурой совокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями и лелеемых ради этих ценностей, не придавая ему никакого более точного материального определения.

 

Моль, Абраам. Социодинамика культуры

 

С прагматической точки зрения культуру, таким образом, можно рассматривать прежде всего как то интеллектуальное «оснащение», которым располагает каждый отдельный человек в тот или иной момент, а также и как структуру знаний, которыми он обладает как член некоторой социальной группы. В последнем смысле очень часто говорят о «западной культуре», «гуманитарной культуре» и т. д., подразумевая костяк знаний, наиболее вероятное направление мысли, свойственное соответствующей части человеческого общества, будь то западный мир, определенный период эпохи Декарта или Двадцатый век. <…> Короче говоря, культура по отношению к духовной жизни выступает как необходимый материал мысли, как нечто освоенное и наличное, как содержание. В качестве материала мысли культура — нечто данное; а мысль — то, что из него создают; мышление тем самым есть становление культуры.

 

Гирц, Клиффорд. Интерпретация культур

 

Клайд Клакхон [в книге «Зеркало для человека». — А.Г.] умудрился … определить культуру как: 1) «образ жизни народа в его целостности»; 2) «социальное наследие, которое индивид получает от своей группы»; 3) «образ мыслей, чувств и верований»; 4) «абстракцию социального поведения»; 5) созданную антропологами теорию для объяснения фактического поведения группы людей; 6) «склад коллективного знания»; 7) «набор стандартных ориентаций на повторяющиеся сложные ситуации»; 8) «приобретенную модель поведения»; 9) механизм для нормативного регулирования поведения; 10) «набор приемов приспособления к окружающей среде и к другим людям»; 11) «осадок истории» (и, далее переходя к образам, — возможно, от отчаяния, — он также определил ее как карту, сито и матрицу). <…> Концепция культуры, которой я придерживаюсь и полезность которой пытаюсь показать в собранных в этой книге очерках, является по существу семиотической. Разделяя точку зрения Макса Вебера, согласно которой человек — это животное, висящее на сотканной им самим паутине смыслов, я принимаю культуру за эту паутину, а ее анализ — за дело науки не экспериментальной, занятой поисками законов, но интерпретативной, занятой поисками значений. Выявление и разъяснение значения — именно та цель, которую я преследую, когда разбираю внешне загадочные выражения социального.

 

Лотман, Юрий Михайлович. Феномен культуры

 

<…> механизм культуры может быть описан в следующем виде: недостаточность информации, находящейся в распоряжении мыслящей индивидуальности, делает необходимым для нее обращение к другой такой же единице. Если бы мы могли представить себе существо, действующее в условиях полной информации, то естественно было бы предположить, что оно не нуждается в себе подобном для принятия решений. Нормальной же для человека ситуацией является деятельность в условиях недостаточной информации. Сколь ни распространяли бы мы круг наших сведений, потребность в информации будет развиваться, обгоняя темп нашего научного прогресса. Следовательно, по мере роста знания незнание будет не уменьшаться, а возрастать, деятельность, становясь более эффективной, — не облегчаться, а затрудняться. В этих условиях недостаток информации компенсируется ее стереоскопичностью — возможностью получить совершенно иную проекцию той же реальности, перевод ее на совершенно другой язык. Польза партнера по коммуникации заключается в том, что он другой. Коллективная выгода участников коммуникативного акта заключается в том, чтобы развивать нетождественность тех моделей, в форме которых отображается внешний мир в их сознании. Это достигается при несовпадении образующих их сознание кодов. Чтобы быть взаимно полезными, участники коммуникации должны «разговаривать на разных языках». Таким образом, с развитием культуры теряется третье преимущество простой системы — адекватность взаимопонимания между участниками коммуникации. Более того, весь механизм культуры, делающий одну индивидуальность необходимой для другой, будет работать в сторону увеличения своеобразия каждой из них, что повлечет за собой естественное затруднение в общении … Для компенсации этой новой возникшей трудности необходимо будет создание метаязыковых механизмов, с одной стороны, и возникновение общего языка — смеси из двух расходящихся и специализирующихся подъязыков, с другой. Личные индивидуальности, сохраняя свою отдельность и самостоятельность, будут включаться в более сложную индивидуальность второго порядка — культуру … Очевидно, что та же самая система отношений, которая соединяет различные языки (семиотические структуры) в высшее единство, соединяет и различные индивидуальности в мыслящее целое. Совокупность этих двух — однотипных по структуре — механизмов и образует надындивидуальный интеллект — Культуру … Отличие Культуры как сверхиндивидуального единства от сверхиндивидуальных единств низшего порядка (типа «муравейник») в том, что, входя в целое как часть, отдельная индивидуальность не перестает быть целым. Поэтому отношение между частями не имеет автоматического характера, а каждый раз подразумевает семиотическое напряжение и коллизии, порой принимающие драматический характер. Охарактеризованный выше структурообразующий принцип работает в обоих направлениях. С одной стороны, он приводит к тому, что в ходе развития культуры оказывается возможным возникновение внутри индивидуального сознания человека психологических «личностей» со всеми сложностями коммуникативной связи между ними, с другой — отдельные личности с исключительной мощностью интегрируются в семиотические единства … Богатство внутренних конфликтов обеспечивает Культуре как коллективному разуму исключительную гибкость и динамичность.

 

Лотман, Юрий Михайлович; Успенский, Борис Андреевич. О семиотическом механизме культуры

 

Определения культуры многочисленны. Разница в семантическом наполнении понятия «культура» в разные исторические эпохи и у различных ученых нашего времени не будет нас обескураживать, если мы вспомним, что значение этого термина производно от типа культуры: каждая исторически данная культура порождает определенную, ей присущую модель культуры. <…>

 

Одновременно во всем многообразии определений можно выделить и нечто общее, видимо отвечающее некоторым интуитивно приписываемым культуре, при любом истолковании термина, чертам. Укажем лишь на две из них. Во-первых, в основу всех определений положено убеждение, что культура имеет признаки. При кажущейся тривиальности этого утверждения оно наделено не лишенным значения содержанием: из него вытекает утверждение, что культура никогда не представляет собой универсального множества, а лишь некоторое определенным образом организованное подмножество. Она никогда не включает в себя всё, образуя некоторую особым образом отгороженную сферу. Культура мыслится лишь как участок, замкнутая область на фоне не-культуры. Характер противопоставления будет меняться: не-культура может представать как непричастность к определенной религии, некоторому знанию, некоторому типу жизни и поведения. Но всегда культура будет нуждаться в таком противопоставлении. При этом именно культура будет выступать как маркированный член оппозиции. Во-вторых, все многообразие отграничений культуры от не-культуры, по сути дела, сводится к одному: на фоне не-культуры культура выступает как знаковая система. В частности, будем ли мы говорить о таких признаках культуры, как «сделанность» (в антитезе «природности»), «условность» (в антитезе «естественности» и «безусловности»), способность конденсировать человеческий опыт (в отличие от природной первозданности), — во всех случаях мы имеем дело с разными аспектами знаковой сущности культуры. <…>

 

Основная «работа» культуры, как мы постараемся показать, — в структурной организации окружающего человека мира. Культура — генератор структурности, и этим она создает вокруг человека социальную сферу, которая, подобно биосфере, делает возможной жизнь, правда не органическую, а общественную.

 

Но для того чтобы выполнить эту роль, культура должна иметь внутри себя структурное «штампующее устройство». Его-то функцию и выполняет естественный язык. Именно он снабжает членов коллектива интуитивным чувством структурности, именно он своей очевидной системностью (по крайней мере, на низших уровнях), своим преображением «открытого» мира реалий в «закрытый» мир имен заставляет людей трактовать как структуры явления такого порядка, структурность которых, в лучшем случае, не является очевидной. При этом оказывается, что в целом ряде случаев несущественно, является ли то или иное смыслообразующее начало структурой в собственном значении. Достаточно, чтобы участники коммуникации считали его структурой и пользовались им как структурой, для того чтобы оно начало обнаруживать структуроподобные свойства. Понятно, как важно наличие в центре системы культуры такого мощного источника структурности, как язык. <…>

 

Мы понимаем культуру как ненаследственную память коллектива, выражающуюся в определенной системе запретов и предписаний. Эта формулировка, если с ней согласиться, предполагает некоторые следствия.

 

Прежде всего, из сказанного следует, что культура по определению есть социальное явление. Это положение не исключает возможности индивидуальной культуры, в случае, когда единица осмысляет себя в качестве представителя коллектива, или же во всех случаях автокоммуникации, при которых одно лицо выполняет — во времени или в пространстве — функции разных членов коллектива и фактически образует группу. Однако случаи индивидуальной культуры неизбежно исторически вторичны. <…>

 

В дальнейшем, поскольку культура есть память, или, иначе говоря, запись в памяти уже пережитого коллективом, она неизбежно связана с прошлым историческим опытом. Следовательно, в момент возникновения культура не может быть констатирована как таковая, она осознается лишь post factum. Когда говорят о создании новой культуры, то имеет место неизбежное забегание вперед, то есть подразумевается то, что (как предполагается) станет памятью с точки зрения реконструируемого будущего (естественно, что правомерность такого предположения способно показать только само будущее).

 

Таким образом, программа (поведения) выступает как обращенная система: программа направлена в будущее — с точки зрения составителя программы, культура обращена в прошлое — с точки зрения реализации поведения (программы). Из этого следует, что разница между программой поведения и культурой функциональна: один и тот же текст может быть тем или другим, различаясь по функции в общей системе исторической жизни данного коллектива.

 

Вообще, определение культуры как памяти коллектива ставит вопрос о системе семиотических правил, по которым жизненный опыт человечества претворяется в культуру; эти последние, в свою очередь, и могут трактоваться как программа. Само существование культуры подразумевает построение системы, правил перевода непосредственного опыта в текст. Для того чтобы то или иное историческое событие было помещено в определенную ячейку, оно прежде всего должно быть осознано как существующее, то есть его следует отождествить с определенным элементом в языке запоминающего устройства. Далее оно должно быть оценено в отношении ко всем иерархическим связям этого языка. Это означает, что оно будет записано, то есть станет элементом текста памяти, элементом культуры. Таким образом, внесение факта в коллективную память обнаруживает все признаки перевода с одного языка на другой, в данном случае — на «язык культуры». <…>

 

…могут различаться культуры, направленные преимущественно на выражение, и культуры, направленные преимущественно на содержание. Понятно, что уже самый факт преимущественной направленности на выражение, строгой ритуализации форм поведения обыкновенно является следствием признания взаимооднозначного (а не произвольного) соотношения между планом выражения и планом содержания, их принципиальной неотделимости (как это характерно, в частности, для средневековой идеологии) или же признания влияния выражения на содержание. (Можно заметить в этой связи, что в известном смысле символ и ритуал могут рассматриваться как антиподы: если символ предполагает обычно внешнее — и относительно произвольное — выражение некоторого содержания, то за ритуалом признается, напротив, способность формировать содержание, оказывать на него влияние.) Понятно, с другой стороны, что в условиях культуры, направленной на выражение и основывающейся на правильном обозначении, в частности на правильном назывании, весь мир может представать как некоторый текст, состоящий из знаков разного порядка, где содержание обусловлено заранее, а необходимо лишь знать язык, то есть знать соотношение элементов выражения и содержания; иначе говоря, познание мира приравнивается к филологическому анализу. Между тем в условиях типологически иных культурных моделей — направленных непосредственно на содержание — предполагается известная свобода как в выборе содержания, так и в связи его с выражением.

 

Культура вообще может быть представлена как совокупность текстов; однако с точки зрения исследователя точнее говорить о культуре как о механизме, создающем совокупность текстов, и о текстах как о реализации культуры. Существенной чертой типологической характеристики культуры может считаться ее самооценка в этом вопросе. Если одним культурам свойственно представление о себе как о совокупности нормированных текстов (примером может служить «Домострой»), то другие моделируют себя как систему правил, определяющих создание текстов. (Иначе можно было бы сказать, что в первом случае правила определяются как сумма прецедентов, а во втором — прецедент существует только в том случае, если описывается соответствующим правилом.)

 

Очевидно, что именно культурам, характеризующимся преимущественной направленностью на выражение, свойственно представление о себе как о правильном тексте (совокупности текстов), тогда как культурам, направленным преимущественно на содержание, свойственно представление о себе как о системе правил. Та или иная ориентированность культуры порождает и свойственный ей идеал Книги и Учебника, включая внешнюю организацию этих текстов. Так, если при ориентированности на правила учебник имеет облик порождающего механизма, то в условиях ориентации на текст появляется характерная форма катехизисного (вопросно-ответного) изложения, возникает хрестоматия (цитатник, изборник). <…>

 

В соответствии со сформулированным выше различением культура может противопоставляться как культуре, так и антикультуре. Если в условиях культуры, характеризующейся преимущественной направленностью на содержание и представляющей себя в виде системы правил, основной оппозицией является «упорядоченное — неупорядоченное» (эта оппозиция в частном случае может реализовываться как противопоставление «космос — хаос», «эктропия — энтропия», «культура — природа» и т. п.), то в условиях культуры, направленной преимущественно на выражение и представляемой в виде совокупности нормированных текстов, основной оппозицией будет «правильное — неправильное» (именно «неправильное», а не «не-правильное»: эта оппозиция может приближаться — до совпадения — к противопоставлению «истинного» и «ложного»). В последнем случае культура противопоставляется не хаосу (энтропии), но системе с отрицательным знаком. Понятно, вообще, что в условиях культуры, характеризующейся установкой на однозначное соответствие между выражением и содержанием и преимущественной направленностью на выражение, — когда мир предстает как текст и принципиальную важность получает вопрос, «как называется» то или иное явление, — неправильное называние может отождествляться с иным (а не никаким!) содержанием, то есть с иной информацией, а не с искажениями в информации. <…> Иначе говоря, антикультура строится в этом случае изоморфно культуре, по ее подобию: она также мыслится как знаковая система, имеющая собственное выражение. Можно сказать, что она воспринимается как культура с отрицательным знаком, как бы своего рода зеркальное ее отображение (где связи не нарушены, а заменены на противоположные). Соответственно в предельном случае всякая другая культура — с иным выражением и иными связями — воспринимается с точки зрения данной культуры как антикультура. <…>

 

Можно сказать, что если в условиях культуры одного типа распространение знания происходит путем его экспансии в область незнания, то в условиях культуры противоположного типа распространение знания возможно лишь как победа над ложью. Естественно, что понятие науки в современном смысле этого слова связывается именно с культурой первого типа. В условиях культуры второго типа наука не противопоставляет себя столь отчетливо искусству, религии и т. п. <…>